Евгений Кохан: «Жить – хорошо!»

Короткие образные стихи Евгения Кохана малыши запоминают легко и быстро. «Снегири, снегири, как осколочки зари, скачут по дорожке. Ты, мороз, их не бери – обожжешь ладошки». Евгений Кириллович любит встречаться со своими маленькими читателями, именно они – его источник вдохновения. Дети тянутся к поэту: он, как добрый волшебник, владеет золотым ключиком от детских сердец.


Евгений Кириллович Кохан – кандидат на звание почетного гражданина города Хабаровска 2015 года. Дальневосточный поэт, член Союза писателей России, малолетний узник фашистского концлагеря. Евгению Кирилловичу 78 лет, он является лауреатом премии имени Якова Дьяченко. Его имя занесено в энциклопедию «Лучшие люди России». Произведения Евгения Кохана включены в хрестоматию по дальневосточной литературе для учащихся начальных классов «Лукошко». Темой его творческих встреч с читателями чаще всего становится трагедия войны и героизм защитников Родины.


Каким было детство у детского поэта?

К сожалению, оно было совсем другим, чем добрый мир моих стихов. Я родился в 1936 году в городе Сураж Брянской области. Это небольшой, очень красивый город, основанный еще в конце ХVIII века. Когда грянула война, мне не было и шести лет, но пришлось повзрослеть в одночасье. Война перечеркивает детство, забирает беззаботность и наивность.

Отец ушел на фронт, а старшая сестра Елена – в партизаны, в брянские дремучие леса. Мне тоже хотелось туда уйти. Мы с мальчишками играли в партизанский отряд: выбирали командира, назначали разведчиков… Но не только играли. Мой друг Витька Мышакин собрал команду, и мы, дети, тоже боролись с врагом. По ночам расклеивали листовки с надписью «Смерть немецким оккупантам», подкладывали камни на рельсы, загораживали бревнами железнодорожные пути, чтобы затруднить движение фашистских составов и дать партизанам время заложить мины.

А потом нашего «командира» убили. Фашист размозжил ему голову сапогом, попав железной подковой в висок. В городке началась волна арестов партизанских семей.


Она затронула и вашу семью?

Да, нас выдал живший на нашей улице предатель по фамилии Дубинин. Еще в начале войны он, чтобы избежать мобилизации, отрубил себе три пальца на левой руке. Когда пришли немцы, Дубинин стал с ними сотрудничать. Он донес немцам, что моя сестра – в партизанах. Ночью фашисты нагрянули к нам в дом. Я спал на печке, проснулся от злого окрика: «А ну, слезай, щенок!» Предатель стянул меня с печки. Посреди хаты со связанными руками стояли мама и сестренка Валюшка. Мне тоже связали руки и всех троих увели в тюрьму.

Маму пытали, хотели узнать, где находится партизанский отряд, как связаться с сестрой. Она не знала, и ее жестоко избивали прямо на наших глазах. На одном из таких допросов мама упала на пол, и фашисты стали сечь ее плетью. Мы с сестренкой кинулись к ней, пытались закрыть ее своими телами. Тогда немцы выпустили огромную рыжую овчарку… У меня до сих пор на ноге шрам от ее зубов.

Фашисты не щадили партизанские семьи?

Недалеко от нашего дома росло большое ветвистое дерево. Немцы его срубили и использовали пень как плаху: всем, кто помогал партизанам, рубили головы. Казнили всех членов семей, в которых в партизанский отряд ушло больше одного человека. У нас была только одна партизанка, поэтому нашу семью «пощадили»: маму, меня и сестренку отправили в концлагерь в польском городе Диршау. Колючая проволока под высоким напряжением, вооруженная охрана, холодные бараки и убогая полосатая униформа… Каждое утро взрослых угоняли на работу, а дети сидели в бараках. Тихо-тихо, чтобы не привлекать шумом немцев. Два раза в день кормили жидкой похлебкой: вода, забеленная мукой, плюс маленький кусочек хлеба. Мы делили его с сестренкой, и каждая крошка казалась нам слаще любого пирожного.

Однажды утром, когда надзиратель пришел собирать людей на работу, мама не смогла подняться – не было сил. Тогда в воздухе раздался свист плети. Этот звук невозможно забыть, он до сих пор стоит у меня в ушах. Маму засекли до смерти, потом сожгли.

Наверное, это чудо, что вам удалось выжить в этом аду?!

Можно сказать и так. Нас с сестрой освободили в 45‑м году. При приближении советских войск немцы запаниковали и стали расстреливать заключенных. Из 5 тысяч заключенных в лагере Диршау спаслись только 6–7 человек, в том числе и мы с Валей. Нас спас пленный старик. Когда по лагерю стали ходить слухи, что наступают русские войска, он шепнул мне: «Сегодня ночью спрячься куда-нибудь. И сестренку спрячь. Может, выживете». Ночью, услышав шум, мы выбрались из барака. Я увидел на земле мертвого немца, его убило осколком во время налета авиации. Недолго думая, я юркнул ему под шинель. Никто меня не заметил, я ведь был маленький, отощавший. Так и пролежал возле мертвого тела до самого вечера. Когда, набравшись смелости, выглянул, то увидел вдалеке танк со звездой. Бросился к нему со всех ног, откуда только силы взялись… Валя спаслась, укрывшись в копне соломы.


Как сложилась ваша жизнь после войны?

Вместе с солдатами мы с Валей вернулись в родной город. Дом наш был сожжен, отец погиб на фронте, ничего не было известно о сестре-партизанке. Нас с Валей взяла к себе соседка тетя Зина. Своих детей у нее не было, и для нас она стала второй мамой. Я пошел в вечернюю школу: вечерами учился, а днем работал пастухом. Здесь, среди полей и лугов, в тишине и покое, я начал сочинять первые стихи.

О чем они были?

О войне и о маме. Я очень тосковал по ней. Позже все воспоминания о том времени я изложил в повести «Детство, опаленное войной». Она была издана в Хабаровске в 1988 году. Там я описал все: как один немец застрелил моего любимого черного кота за то, что он перебежал ему дорогу. И как другой немец потихоньку, чтобы никто не видел, угостил меня шоколадными конфетами. Как умерла мама. И как я плакал от безысходности и боли.

Можно сказать, что поэтом я стал еще в лагерном бараке, просто записывать свои сочинения я начал позже. Когда у меня набралась целая сумка, набитая исписанными листками, я пришел в районную суражскую газету. Сотрудник газеты посмотрел мои стихи и сказал: «Плохие, выбрось их и никогда больше не пиши». От обиды я развел во дворе костер и бросил туда сумку со стихами. Но писать не перестал, не смог: слова сами просились на бумагу. Так я и писал много лет «для себя».

Как были опубликованы ваши первые стихи?

Когда я служил в армии в Воронеже, судьба свела меня с поэтами Владимиром Солоухиным и Юлией Друниной. Я показал им свои стихи, они посмотрели и сказали: «Хорошо!» Это и стало отправной точкой. В местном воронежском журнале «Подъем» я впервые увидел свои стихи напечатанными.

Там же в армии меня нашло письмо от старшей сестры Елены. Оказалось, что, вернувшись из партизанского отряда в Сураж, она увидела наш сожженный дом и решила, что мы все погибли. Елена уехала в Хабаровск, где жил наш родной дядя. Она верила, что хоть кто-то из нашей семьи остался, и продолжала писать письма на родину.

Отслужив в армии, я приехал в Хабаровск: окончил училище и устроился на завод «Дальэнергомаш», где проработал 49 лет. В 1990 году стал членом Союза писателей.

Долгое время основной темой ваших стихов была война. Как вы стали детским поэтом?

Я никогда не писал специально для детей, не подлаживался под них. Так получилось, что мой взгляд на жизнь совпал с мироощущением, свойственным детям. Мое первое детское стихотворение «Чистописание» – про лису, которая хвостом на снегу пишет буквы. Я отправил его в столичный журнал «Работница», но оно было опубликовано в «Мурзилке». Помню, когда я по почте получил журнал с моим стихотворением и гонорар – 30 рублей, я очень обиделся: что за несерьезное отношение! Ведь я отправил стих в одно издание, а напечатали в другом, да еще детском. Я пошел в хабаровское отделение Союза писателей, чтобы пожаловаться на несправедливость. Председателем Хабаровского союза была Римма Казакова, она прочитала мое стихотворение и сказала: «На что тут обижаться? У тебя замечательные детские стихи, пиши и дальше для детей». Так и повелось: пишу лирические стихи для взрослых, а получается – для ребят. Я очень люблю поэзию Есенина, у него удивительно красивые метафоры. Вот и я стараюсь находить такие же, но для детей. Так и придумалось, что тишина в лесу – это когда на скрипочке ветра порвалась струна. А когда весной начинает таять снег – это солнце из огромной чаши лучом мороженое ест… По рекомендациям Риммы Казаковой и Сергея Баруздина меня приняли в Союз писателей СССР. Мои стихи печатались в «Веселых картинках», центральных и местных газетах, журнале «Дальний Восток», выходили отдельными книжками.


Ваши стихи просты и незамысловаты, в них стерта грань между сказкой и реальностью. Как вам удалось, пережив столько горя, потеряв детство, сохранить детскую чистоту души?

Люди, чье детство перечеркнула война, самые большие оптимисты. Когда-то вопреки всем обстоятельствам мы выжили и до сих пор счастливы. Свои встречи со школьниками я бы назвал уроками добра. Рассказывая детям о войне, я убеждаю их никогда не падать духом и делать добро, потому что жить – хорошо!


Елена Козыряцкая
Фото из личного архива Е. Кохана.


В материале использованы иллюстрации из книги Е. Кохана «Как живешь, воробей?» художника Н. И. Суркова

Поделиться в соцсетях:
Комментарии
Пока пусто. Оставьте свой комментарий.